На книжных полках многих читающих одесситов в последнее время появились две книги, к которым имеет прямое отношение Валерий Хаит. Одной он приходится составителем – «Большому фонтану одесского юмора». Другой книги – сборника изящных акварельных рассказов «То ли луковичка, то ли репка…» – он автор. Эта вторая книжка – дань взрослого и состоявшегося человека своему аккерманскому детству, когда макуха была вкусной, а счастье безусловным.
Просто поразительно, как в одном человеке уживаются редактор журнала «Фонтан», составитель огромного тома «Большой фонтан одесского юмора», со строгой меркой отбиравший материалы, и автор лирических рассказов. А если вспомнить еще и КВН-ское прошлое Валерия Хаита и то, что в соавторстве с Георгием Голубенко и Леонидом Сущенко он писал пьесы, портрет получается весьма объемным.
– Давайте вначале поговорим о недавно вышедшем «Большом фонтане одесского юмора». Берешь в руки и видишь – прекрасная полиграфия; листаешь и удивляешься – столько авторов, столько рассказов, стихов и интервью с писателями. Это просто энциклопедия современного юмора. По какому критерию вы отбирали материал?
– В книге собрано лучшее за 10 лет жизни журнала «Фонтан». Журнал выходит раз в месяц, за это время вышло 120 номеров. Я отобрал лучшее, его оказалось много – пришлось отбирать лучшее из лучшего. Вот это было сложно.
– Отношения с авторами могли испортиться?
– Дело не в этом, хотя, конечно, и этот момент присутствовал. Хотелось оставить как можно больше авторов – вот что было важно. Мы (я и издатель «Большого фонтана» Валерий Горелов) знали, что в «Большом фонтане» будет 700 или чуть больше страниц, но в итоге получилось 800. В общем, работа это была не простая, но я ею занимался с удовольствием, тем более, что опыт у меня был. Несколько лет назад я уже готовил том «Одесский юмор» в «Антологии сатиры и юмора России 20 века» московского издательства «Эксмо» (том имеет огромный успех: тираж допечатывали уже двенадцать раз). Там у меня была задача еще более сложная: надо было отобрать лучшее в одесском юморе за 100 лет. А здесь было все знакомо и не нужно было рыться в архивах.
– Вам давали советы: кого нужно брать, кого нет?
– Нет, не давали. Как и в журнале, мне никто не может сказать, кого печатать, кого нет. Я все это сам решаю. Более чем сорокалетний опыт занятий этим сомнительным делом – я имею в виду юмор – дает мне право себе доверять.
– Тираж «Большого Фонтана»?
– Полторы тысячи. Сейчас эту книгу мы послали в Москву в издательство «Эксмо», с которым дружим. Когда они узнали, что мы готовим такой том, сразу заинтересовались. Для них словосочетание «одесский юмор»…
– …как красная тряпка…
– …сразу зажигает глаза! Не исключено, что и они захотят издать «Большой фонтан». А это совершенно другой тираж, и мои авторы, мои любимые авторы, причем не только широко известные, но и совсем неизвестные (что меня греет особенно) могут стать читаемыми на всем русскоязычном пространстве.
– Ваши авторы не только одесситы?
– «Фонтан» называется одесским журналом прежде всего потому, что он выходит в Одессе. И когда мы отбираем в журнал, скажем, тексты автора неодессита, то исходим из требований, которые предъявляем к одесскому юмору. Это легкость, парадоксальность, неагрессивность, элегантность. Если в тексте все это есть, я смело называю это одесским юмором, независимо от того, откуда эти тексты пришли. У нас есть донецкие, московские, нью-йоркские, санкт-петербургские, черновицкие авторы.
– Валерий Исаакович, в процессе работы над «Одесским юмором» и «Большим фонтаном» какие у вас остались ощущения? Юмор за предыдущие 100 лет и за последние 10 в чем-то изменился, если изменился?
– Михал Михалыч Жванецкий как-то сказал, что есть юмор, вызывающий смех, а есть шутки, вызывающие улыбку сострадания. Так всегда было. Если, скажем, говорить о начале 20 века, то в тех журналах, которые я изучал, было огромное количество всякого мусора, но попадались и жемчужины. Вообще я уверен, что и в 19 веке, и в начале 20-го существовал настоящий тонкий юмор. Возьмите Гоголя. А у Достоевского сколько было юмора – почитайте его «Село Степанчиково», рассказ «Бобок». Сколько у Пушкина настоящего юмора, изящного, изысканного. Можно говорить, что с того момента, когда начался век Просвещения, некие ориентиры в литературе уже установились, и с течением времени истинный юмор не может становиться лучше или хуже.
– Так что вы считаете, что юмор с годами не меняется?
– Можно говорить, что появляются новые темы. Хотя я думаю, что литература вообще пишется об одном и том же – о людях, типах, характерах, о многообразии человеческой природы. Зощенко упрекали в том, что он певец мещанства. А он писал о людях, а люди всегда одинаковые. И неважно находятся ли они наверху, или внизу, их поступки, причины этих поступков одинаковые. Человеческая природа с течением времени не меняется так быстро, как окружающая жизнь, но интереснее человека все равно ничего нет. О рассказах моих авторов могу сказать, что они не о чем-то конкретно, они о людях, о том, как они поступают в тех или иных случаях. Это в них самое интересное.
– Давайте поговорим о другой вашей книге. Как появились рассказы, которые потом вошли в книгу «То ли луковичка, то ли репка…»?
– Многие годы у меня было ощущение, что мое детство затянулось.
И что мне надо освободиться от него, как самой безмятежной и счастливой поры. Я в долгу у тех мест, где был счастлив, где прошло мое детство. Где-то с конца 70-х годов до 85-го я вел какие-то тетради просто для себя. В этих тетрадях я записывал воспоминания, потом увидел, что дневниковые записи складываются во что-то. Так появилась эта книжечка. Она была издана в Одессе в 90-х годах, но совсем малым тиражом – 300 экземпляров. А некоторое время назад я дал почитать рукопись директору известного московского детского издательства «Самовар», она понравилась, и книга вышла в этом году в Москве. В отличие от предыдущего издания, здесь появился еще один завершающий рассказ, которого не хватало.
– Мне нравится, что она такая не одесская…
– Ну а как она может быть одесской? Ведь я тогда жил в Аккермане. Это счастье, что мое детство прошло в провинции. И это сочетание лирики и юмора связано как раз с этим ощущением счастья.
– Со счастливым детством… Но от ваших рассказов возникает почти физическое ощущение, что оказываешься на залитом солнцем берегу лимана в Аккермане, и факты неумолимы: денег не было, конфет не было, жевали макуху, росли без отца…
– Счастье было абсолютным, поскольку оно было беспричинным. Счастье абстрактно и не зависит от того, есть ли у тебя велосипед. Ты, конечно, можешь быть счастлив, что у тебя появился велосипед, но плохое настроение может быть и при его наличии. Если тебе доставался кусочек макухи, блестящий, похожий на кусочек гончарной трубы (а ты не ел до этого полдня или целый день), то ты испытываешь счастье, которое ничем не отличается от счастья человека, который ест бутерброд с красной икрой.
– Может быть, вы просто сейчас думаете, что тогда были счастливы?
– Нет, я тогда был действительно счастлив. Только тогда все так остро воспринималось. Эти воспоминания очень греют мою душу. В книге все написано…